«Вот будет мне 90…»

31 июля известному карпинскому музыканту и поэту Александру Фокину исполнилось бы 60 лет

Мелодии, которые исполнял Александр на своей трубе, всегда будут в памяти карпинцев. Фото: Сергей Лефлер

Александра Александровича Фокина не стало в начале марта. До своего юбилея он не дожил несколько месяцев. Отказало сердце. Но память о нем жива в сердцах тех, кто его знал и любил. Их было немало. Несмотря на то, что последние лет двадцать Фокин прожил один, без семьи, он никогда не был одиноким человеком. По крайней мере, не подавал виду. Фокина в Карпинске знали многие — он был талантливым трубачем. Практически ни одно городское мероприятие не обходилось без его выступления.

Врочем, Александру Александровичу не нужна была сцена, чтобы творить. Как вспоминает его друг Александр Тиунов, Фокин часто выходил на балкон своей квартиры и играл на трубе.

— Люди, проходившие мимо в этот момент, останавливались. Забывали свои дела, заботы, они с восторгом слушали его, всегда аплодировали и кричали «браво!», «молодец!», — вспоминает Тиунов. — На рудоремонтном заводе всю жизнь Саша проработал, так и там тоже играл. Ко мне когда в гости приходил — тоже на балконе «выступал». Он жил музыкой…

Александры, Тиунов и Фокин, познакомились в далеком 1985 году, тогда и стали лучшими друзьми, коллегами. Фокин, как и Тиунов, писал стихи, прозу. Правда, в последнее десятилетие он забросил это дело — считал, что время еще не подошло.

— Всегда говорил, вот будет мне 90 лет, сяду я на лавочку, захочу — поиграю, захочу — стихи буду писать, — говорит Александр Тиунов. — Смеялись мы тогда, кто бы знал, что все так обернется…Трудно без него.

Без такого светлого человека, как Александр Фокин, действительно, нелегко. Именно Фокин был не просто весельчаком, но и, можно сказать, проводником в особые миры. Именно он еще десять лет назад настоял на том, чтобы Тиунов покрестился.

— Да, уговорил меня Саша покреститься, сам крестным стал, — рассказывает Александр Тиунов. — Сам верил и меня просветил.

Александр Александрович верил в добро, свет, справедливость и честность. И сам старался соответствовать. Пожалуй, никто, кто знал Фокина, не сможет сказать о нем ни одного плохого слова. Это был безобидный человек, стремящийся дарить людям счастье. Все свое время Фокин уделял музыке — игре на трубе. Он был самоучкой, но играл так, будто имеет музыкальное образование.

— У Саши протез был зубной, знаете, это очень усложняет игру на трубе, например. Но никто и не догадывался об этом, Саша никогда не фальшивил… — вспоминает Александр Тиунов.

А помимо музыки Александр Фокин был зядлым ягодником и грибником. Он часто садился на свой любимый велосипед и оправлялся в лес. У него даже были свои, «секретные» места, возвращался откуда он всегда с «добычей».

— Я очень любил Сашку, очень дорожил нашей дружбой, — признается Александр Тиунов. — Благодарен судьбе, что свела нас, сколько добра и света получил я от этого человека… Словами не передать. Я очень рад, что его помнят в нашем городе. Помнят и любят. Саша этого достоин. Пусть земля ему будет пухом. Хочу поздравить его с юбилеем и сказать, что он был лучшим…

Стихи Александра Фокина

Я вернусь через тысячу лет

(памяти друга)

Я вернусь через тысячу лет.

Может, птицей неведомой, ветром,

маяком, строчкой, пишущей свет,

на скале появлюсь хрупким кедром.

Может, талой водою вернусь,

ярко-красным рябиновым раем.

Может, каплей дождя сорвусь,

что гадать — мы про это не знаем.

Мы живем на земле свой миг

и глотаем свою ложку боли.

Не сорваться б от слабости в крик,

на столе не просыпать бы соли.

А пока меня, кажется, нет,

в миг земной ищу к песне слог.

Камнем втоптанный в сорок лет,

больно мне от тяжелых сапог.

Знаю, камни тоже нужны,

чтоб присесть, отдохнуть у дороги.

Постараться понять, кто мы?

И узнать — что хотят от нас Боги?

Я вернусь через тысячу лет,

птицей, ветром ли, просто звуком,

не хмелеет судьба от бед,

только б сердце не выдало стуком.

Я вернусь через тысячу лет…

Снова будет весна

Снова будет весна, я открою окно

и сыграю для вас, о люди.

Я люблю вас юродивых, грешных, больных

теплотою своих прелюдий.

Нету нот, есть душа и боль

в моих медных звуках.

Пой, труба о любви, о весне,

о возможных разлуках.

Пой, труба, кто не может встать,

Поднимайся!

Кто не верит в жизнь — пистолет у виска,

Не стреляйся!

Буду играть для вас, для живых,

люди славные,

знаю, будет все хорошо у нас,

как звуки трубы октавные.

Семинотным дождем пролилась медь,

выхожу из окна.

Будет зима — помолчу до весны —

время сна.

А разбудит весна, я открою окно

и сыграю для вас, о люди,

я люблю вас…

***

Мои стихи на кончике пера

стекают ручейком ушедших лет,

где радости, наверное, сколько бед.

Нет, бед, наверно, все же больше.

Никто не знает, сколько в строчках лет,

и сколько мне шагов осталось

последний перевал перешагнуть,

упасть и снова заглянуть

в такую тишину, которая закрылась,

которую боюсь я проклянуть.

И я лечу с последней высоты,

и мне уже совсем не больно.

Иссох ручей от слов и злой молвы,

увы, увы, увы…

***

Меж рельс зажатый иду по шпалам

все вверх, как по лестнице к небу.

Как по нотному стану, звенящим вокалом

и с Богом веду беседу.

Беседу о том, как из страшной дали

от Египта и Скифах и идолов Пасхи

идем мы, люди, да память в провале,

нету лиц у нас — только маски.

Вот длинный тоннель еще не пробит,

где можно в конце увидеть свет.

Но сейчас от боли Земля хрипит.

Где же разум людей? Лишь безумный бред.

В утробе матери мудрость вечная,

и лишь пуповина спасла от глупости.

А в миг последний — эх, жизнь скоротечная —

мы обретаем знак своей мудрости.